Неточные совпадения
Анна, отведя
глаза от лица
друга и сощурившись (это была новая привычка, которой не знала за ней Долли), задумалась, желая вполне понять значение этих слов. И, очевидно, поняв их так, как хотела, она
взглянула на Долли.
Покуда заряжали ружья, поднялся еще бекас, и Весловский, успевший зарядить
другой раз, пустил по воде еще два заряда мелкой дроби. Степан Аркадьич подобрал своих бекасов и блестящими
глазами взглянул на Левина.
У круглого стола под лампой сидели графиня и Алексей Александрович, о чем-то тихо разговаривая. Невысокий, худощавый человек с женским тазом, с вогнутыми в коленках ногами, очень бледный, красивый, с блестящими, прекрасными
глазами и длинными волосами, лежавшими на воротнике его сюртука, стоял на
другом конце, оглядывая стену с портретами. Поздоровавшись с хозяйкой и с Алексеем Александровичем, Степан Аркадьич невольно
взглянул еще раз на незнакомого человека.
— Да я не хочу знать! — почти вскрикнула она. — Не хочу. Раскаиваюсь я в том, что сделала? Нет, нет и нет. И если б опять то же, сначала, то было бы то же. Для нас, для меня и для вас, важно только одно: любим ли мы
друг друга. А
других нет соображений. Для чего мы живем здесь врозь и не видимся? Почему я не могу ехать? Я тебя люблю, и мне всё равно, — сказала она по-русски, с особенным, непонятным ему блеском
глаз взглянув на него, — если ты не изменился. Отчего ты не смотришь на меня?
Так мысль ее далече бродит:
Забыт и свет и шумный бал,
А
глаз меж тем с нее не сводит
Какой-то важный генерал.
Друг другу тетушки мигнули,
И локтем Таню враз толкнули,
И каждая шепнула ей:
«
Взгляни налево поскорей». —
«Налево? где? что там такое?» —
«Ну, что бы ни было, гляди…
В той кучке, видишь? впереди,
Там, где еще в мундирах двое…
Вот отошел… вот боком стал… —
«Кто? толстый этот генерал...
— При чем здесь — за что? — спросил Лютов, резко откинувшись на спинку дивана, и
взглянул в лицо Самгина обжигающим взглядом. — За что — это от ума. Ум — против любви… против всякой любви! Когда его преодолеет любовь, он — извиняется: люблю за красоту, за милые
глаза, глупую — за глупость. Глупость можно окрестить
другим именем… Глупость — многоименна…
Она вдруг замолчала. Самгин привстал,
взглянул на нее и тотчас испуганно выпрямился, — фигура женщины потеряла естественные очертания, расплылась в кресле, голова бессильно опустилась на грудь, был виден полузакрытый
глаз, странно потемневшая щека, одна рука лежала на коленях,
другая свесилась через ручку кресла.
Дронов, склонив голову на плечо,
взглянул на него одним
глазом,
другой почти прикрыт был опухолью.
Однажды, когда Варвара провожала Самгина, он, раздраженный тем, что его провожают весело, обнял ее шею, запрокинул
другой рукою голову ее и крепко, озлобленно поцеловал в губы. Она, задыхаясь, отшатнулась,
взглянула на него, закусив губу, и на
глазах ее как будто выступили слезы. Самгин вышел на улицу в настроении человека, которому удалась маленькая месть и который честно предупредил врага о том, что его ждет.
В столовой, у стола, сидел
другой офицер, небольшого роста, с темным лицом, остроносый, лысоватый, в седой щетине на черепе и верхней губе, человек очень пехотного вида; мундир его вздулся на спине горбом, воротник наехал на затылок. Он перелистывал тетрадки и, когда вошел Клим, спросил,
взглянув на него плоскими
глазами...
Любитель комфорта, может быть, пожал бы плечами,
взглянув на всю наружную разнорядицу мебели, ветхих картин, статуй с отломанными руками и ногами, иногда плохих, но дорогих по воспоминанию гравюр, мелочей. Разве
глаза знатока загорелись бы не раз огнем жадности при взгляде на ту или
другую картину, на какую-нибудь пожелтевшую от времени книгу, на старый фарфор или камни и монеты.
Обломов после ужина торопливо стал прощаться с теткой: она пригласила его на
другой день обедать и Штольцу просила передать приглашение. Илья Ильич поклонился и, не поднимая
глаз, прошел всю залу. Вот сейчас за роялем ширмы и дверь. Он
взглянул — за роялем сидела Ольга и смотрела на него с большим любопытством. Ему показалось, что она улыбалась.
— Я скоро опомнилась и стала отвечать на поздравления, на приветствия, хотела подойти к maman, но
взглянула на нее, и… мне страшно стало: подошла к теткам, но обе они сказали что-то вскользь и отошли. Ельнин из угла следил за мной такими
глазами, что я ушла в
другую комнату. Maman, не простясь, ушла после гостей к себе. Надежда Васильевна, прощаясь, покачала головой, а у Анны Васильевны на
глазах были слезы…
На
другой день в полдень Вера, услыхав шум лошадиных копыт в ворота,
взглянула в окно, и
глаза у ней на минуту блеснули удовольствием, увидев рослую и стройную фигуру Тушина, верхом на вороном коне, въехавшего во двор.
Открыла
другой футляр, побольше — там серьги. Она вдела их в уши и, сидя в постели, тянулась
взглянуть на себя в зеркало. Потом открыла еще два футляра и нашла большие массивные браслеты, в виде змеи кольцом, с рубиновыми
глазами, усеянной по местам сверкающими алмазами, и сейчас же надела их.
— Да
взгляните же на меня: право, посватаюсь, — приставал Нил Андреич, — мне нужна хозяйка в доме, скромная, не кокетка, не баловница, не охотница до нарядов… чтобы на
другого мужчину, кроме меня, и
глазом не повела… Ну, а вы у нас ведь пример…
Я отгадал, но потребовал, чтоб она сказала ее, мне хотелось слышать от нее эту новость, она сказала мне, и мы
взглянули друг на
друга в каком-то волнении и с слезами на
глазах.
Но внимание всех уже оставило их, оно обращено на осетрину; ее объясняет сам Щепкин, изучивший мясо современных рыб больше, чем Агассис — кости допотопных. Боткин
взглянул на осетра, прищурил
глаза и тихо покачал головой, не из боку в бок, а склоняясь; один Кетчер, равнодушный по принципу к величиям мира сего, закурил трубку и говорит о
другом.
Чиновники с ужасом
взглянули друг на
друга и искали
глазами знакомую всем датскую собаку: ее не было. Князь догадался и велел слуге принести бренные остатки Гарди, его шкуру; внутренность была в пермских желудках. Полгорода занемогло от ужаса.
Перебираясь с клироса на клирос, она прошла близко мимо него, прошла ровной, торопливо-смиренной походкой монахини — и не
взглянула на него; только ресницы обращенного к нему
глаза чуть-чуть дрогнули, только еще ниже наклонила она свое исхудалое лицо — и пальцы сжатых рук, перевитые четками, еще крепче прижались
друг к
другу.
Доктор задумался и даже немного покраснел, проверяя самого себя. Да, самое лучшее будет ему не возвращаться в Ключевской завод, как говорит Парасковья Ивановна. Нюрочка ему нравилась, как редкий экземпляр — не больше, а она могла
взглянуть на него
другими глазами. Да и момент-то выдался такой, что она пойдет на каждое ласковое слово, на каждый участливый взгляд. Он не подумал об этом, потому что думал только об одном себе.
— Все запишут! — отвечал ему с сердцем Вихров и спрашивать народ повел в село. Довольно странное зрелище представилось при этом случае: Вихров, с недовольным и расстроенным лицом, шел вперед; раскольники тоже шли за ним печальные; священник то на того, то на
другого из них сурово
взглядывал блестящими
глазами. Православную женщину и Григория он велел старосте вести под присмотром — и тот поэтому шел невдалеке от них, а когда те расходились несколько, он говорил им...
Здесь он прослужил около пяти лет, как покровитель его внезапно умер. Приехал новый начальник края и
взглянул на дело несколько иными
глазами, нежели его предшественник. Фортуна Бодрецова слегка затуманилась. Но и тут ему все-таки посчастливилось. Один из местных генералов был назначен начальником в
другой отдаленный край и тоже набирал молодых людей.
— Совершенно
другое дело этот господин, — продолжал князь, — мы его берем, как полунагого и голодного нищего на дороге: он будет всем нам обязан. Не дав вам ничего, он поневоле должен будет
взглянуть на многое с закрытыми
глазами; и если б даже захотел ограничить вас в чем-нибудь, так на вашей стороне отнять у него все.
Его занимало в эти минуты совершенно
другое: княжна стояла к нему боком, и он, желая испытать силу воли своей над ней, магнетизировал ее
глазами, усиленно сосредоточиваясь на одном желании, чтоб она
взглянула на него: и княжна, действительно, вдруг, как бы невольно, повертывала головку и, приподняв опущенные ресницы,
взглядывала в его сторону, потом слегка улыбалась и снова отворачивалась. Это повторялось несколько раз.
— Ну, с цветка, что ли, — сказал Петр Иваныч, — может быть, еще с желтого, все равно; тут что попадется в
глаза, лишь бы начать разговор; так-то слова с языка нейдут. Ты спросил, нравится ли ей цветок; она отвечала да; почему, дескать? «Так», — сказала она, и замолчали оба, потому что хотели сказать совсем
другое, и разговор не вязался. Потом
взглянули друг на
друга, улыбнулись и покраснели.
Там я ложился в тени на траве и читал, изредка отрывая
глаза от книги, чтобы
взглянуть на лиловатую в тени поверхность реки, начинающую колыхаться от утреннего ветра, на поле желтеющей ржи на том берегу, на светло-красный утренний свет лучей, ниже и ниже окрашивающий белые стволы берез, которые, прячась одна за
другую, уходили от меня в даль чистого леса, и наслаждался сознанием в себе точно такой же свежей, молодой силы жизни, какой везде кругом меня дышала природа.
Взглянув на меня и заметив мои дрожащие губы и налитые слезами
глаза, он перевел, должно быть, мое волнение просьбой прибавить мне балл и, как будто сжалившись надо мной, сказал (и еще при
другом профессоре, который подошел в это время...
Я
взглянул на Глумова и встретил и его устремленные на меня
глаза. Мы поняли
друг друга. Молча пошли мы от пруда, но не к дому, а дальше. А Праздников все что-то бормотал, по-видимому, даже не подозревая страшной истины. Дойдя до конца парка, мы очутились на поле. Увы! в этот момент мы позабыли даже о том, что оставляем позади четверых верных товарищей…
Передонов нахмурился и тупо глядел перед собою полусонными
глазами. Вершина заговорила о
другом. Передонов вытащил из кармана карамельку, очистил ее от бумажки и принялся жевать. Случайно
взглянул он на Марту и подумал, что она завидует и что ей тоже хочется карамельки.
Теперь голос её звучал теплее и мягче, чем тогда, на дворе. Он
взглянул на неё, — и лицо у неё было
другое, нет складки между бровей, тёмные
глаза улыбаются.
Он тихо двигался рядом с Еленой, неловко выступал, неловко поддерживал ее руку, изредка толкал ее плечом и ни разу не
взглянул на нее; но речь его текла легко, если не совсем свободно, он выражался просто и верно, и в
глазах его, медленно блуждавших по стволам деревьев, по песку дорожки, по траве, светилось тихое умиление благородных чувств, а в успокоенном голосе слышалась радость человека, который сознает, что ему удается высказываться перед
другим, дорогим ему человеком.
Когда Софья Николавна в четвертую ночь пришла в себя,
взглянула сознательно на окружающие ее предметы, узнала Алексея Степаныча, которого узнать было трудно, так он переменился, узнала неизменного
друга своего, Катерину Алексевну, — страшный крик вырвался из ее груди, и спасительные потоки слез хлынули из
глаз: она еще ни разу не плакала.
Он только что кончил зевать. Его левая рука была засунута в карман брюк, а правая, отгоняя сон, прошлась по
глазам и опустилась, потирая большим пальцем концы
других. Это был высокий, плечистый человек, выше меня, с наклоном вперед. Хотя его опущенные веки играли в невозмутимость, под ними светилось плохо скрытое удовольствие — ожидание моего смущения. Но я не был ни смущен, ни сбит и
взглянул ему прямо в
глаза. Я поклонился.
Мы
взглянули друг на
друга и некоторое время сидели молча. Филатр опустил
глаза, медленно приподняв брови; по выразительному лицу его прошел нервный ток. Он снова посмотрел на меня.
При виде портрета польского короля, с известной надписью, поляки
взглянули с гордой улыбкой
друг на
друга; пан Тишкевич также улыбнулся, но когда взоры его встретились со взорами хозяина, то что-то весьма похожее на презрение изобразилось в
глазах его: казалось, он с трудом победил это чувство и не очень торопился пожать протянутую к нему руку боярина Кручины.
Взглянув на них, посторонний человек, не знающий прошлого Захара и Гришки, легко мог подумать, что то были два человека, которые только что совершили какое-нибудь недоброе дело, совестились глядеть
друг другу в
глаза и каялись в своем проступке, особенно тот, который был помоложе.
— Знаю! Всяк себя чем-нибудь украшает, но это — маска! Вижу я — дядюшка мой с богом торговаться хочет, как приказчик на отчёте с хозяином. Твой папаша хоругви в церковь пожертвовал, — заключаю я из этого, что он или объегорил кого-нибудь, или собирается объегорить… И все так, куда ни
взгляни… На тебе грош, а ты мне пятак положь… Так и все морочат
глаза друг другу да оправданья себе
друг у
друга ищут. А по-моему — согрешил вольно или невольно, ну и — подставляй шею…
Илья
взглянул на арестанта. Это был высокого роста мужик с угловатой головой. Лицо у него было тёмное, испуганное, он оскалил зубы, как усталая, забитая собака скалит их, прижавшись в угол, окружённая врагами, не имея силы защищаться. А Петруха, Силачев, Додонов и
другие смотрели на него спокойно, сытыми
глазами. Лунёву казалось, что все они думают о мужике...
Это слово было знакомо ему: им тетка Анфиса часто отвечала Фоме на его вопросы, и он вложил в это краткое слово представление о силе, подобной силе бога. Он
взглянул на говоривших: один из них был седенький старичок, с добрым лицом,
другой — помоложе, с большими усталыми
глазами и с черной клинообразной бородкой. Его хрящеватый большой нос и желтые, ввалившиеся щеки напоминали Фоме крестного.
Вместо ответа офицер улыбнулся и,
взглянув спокойно на бледное лицо своей жертвы, устремил
глаза свои в
другую сторону. Ах! если б они пылали бешенством, то несчастный мог бы еще надеяться, — и тигр имеет минуты милосердия; но этот бесчувственный, неумолимый взор, выражающий одно мертвое равнодушие, не обещал никакой пощады.
Встречные
взглядывали на нас слегка расширенными
глазами, проходя мимо, как всякие
другие прохожие, но, миновав некоторое расстояние, останавливались: обернувшись, я видел их неподвижные фигуры, смотрящие вслед нам сосредоточенно и угрюмо.
Я хочу, чтобы наши жены, дети,
друзья, ученики любили в нас не имя, не фирму и не ярлык, а обыкновенных людей. Еще что? Я хотел бы иметь помощников и наследников. Еще что? Хотел бы проснуться лет через сто и хоть одним
глазом взглянуть, что будет с наукой. Хотел бы еще пожить лет десять… Дальше что?
Если б дворник имел
друзей, ходил куда-нибудь, — можно было бы думать, что он сектант; за последние года появилось много разных сектантов. Но приятелей у Тихона, кроме Серафима-плотника, не было, он охотно посещал церковь, молился истово, но всегда почему-то некрасиво открыв рот, точно готовясь закричать. Порою,
взглянув в мерцающие
глаза дворника, Артамонов хмурился, ему казалось, что в этих жидких
глазах затаена угроза, он ощущал желание схватить мужика за ворот, встряхнуть его...
Наконец Иван Иванович вынул носовой платок и начал сморкаться; а Иван Никифорович осмотрелся вокруг и остановил
глаза на растворенной двери. Городничий тотчас заметил это движение и велел затворить дверь покрепче. Тогда каждый из
друзей начал кушать и уже ни разу не
взглянули друг на
друга.
— Пойдем туда, Маша, — проговорил, наконец, Владимир Андреич, показав жене
глазами на кабинет. Марья Ивановна встала и пошла за мужем. Барышни тоже недолго сидели в угольной. Брюнетка
взглянула исподлобья на Феоктисту Саввишну и, взяв сестру за руку, ушла с нею в
другую комнату.
— Не кокетничайте этим, мой
друг, — перебил он меня, вдруг серьезно, но ласково
взглянув мне в
глаза, — это дело свято. Избави вас бог щеголять этим.
В середине разговора Федор Петрович
взглянул на Ивана Ильича и замолк.
Другие взглянули и замолкли. Иван Ильич смотрел блестящими
глазами пред собою, очевидно негодуя на них. Надо было поправить это, но поправить никак нельзя было. Надо было как-нибудь прервать это молчание. Никто не решался, и всем становилось страшно, что вдруг нарушится как-нибудь приличная ложь, и ясно будет всем то, что есть. Лиза первая решилась. Она прервала молчанье. Она хотела скрыть то, что все испытывали, но проговорилась.
Написав адрес, Печорин раскланялся и подошел к двери. В эту минуту дверь отворилась, и он вдруг столкнулся с человеком высокого роста; они
взглянули друг на
друга,
глаза их встретились, и каждый сделал шаг назад. Враждебные чувства изобразились на обоих лицах, удивление сковало их уста, наконец Печорин, чтобы выйти из этого странного положения, сказал почти шепотом...
Мастерская загоготала, засвистала, все
взглянули друг на
друга ласково, ясными, довольными
глазами: отодвигалась куда-то месть хозяина за свиней, и во время его запоя можно было меньше работать.